(подборка стихов подготовлена литературным наследником Геннадия Кононова Исаевой Людмилой Николаевной)
* * *
Теченьем времени меня к полуночи несет.
Скоропостижно постарев, я потеряю все.
Хочу успеть, пока меня к истоку не вернут -
извлечь молитву из простых вещей или минут.
Один кричит: "Греби левей!" Кричит другой: "Правей!"…
Смотрю в чужую глубину из глубины своей.
Свою банальную судьбу, построив, как концерт,
пою, с предельной высоты срываясь на фальцет.
* * *
За гранью зари
в сосуде бетонном
опять фонари
раскроют бутоны.
Присядь, покури.
Тут все под рукой,
от плоти и дела,
и храм над рекой.
Тяжелое тело,
и плотен покой.
Нальем. За успех,
за близкие дали,
за ясность, за всех,
с кем ели и спали,
за утренний смех.
Прекрасна, чиста,
навзрыд в снегопаде
плывет темнота
как в окнах, во взгляде.
Замри у креста.
НЕ ПРОЛЕЙ
Не доверяй полночным голосам,
их лживой правде, голой и недужной.
Я - твой костер, и я погасну сам.
Мочиться на меня совсем не нужно.
Отстранись, улыбнись,
потерпи, продержись,
не спеши, не споткнись,
не пролей мою жизнь.
Не проливай, когда бываю слаб,
когда под низким и тяжелым небом,
тупой и ненадежный Божий раб,
давлюсь страстей заплесневелым хлебом.
Не проливай, когда я не с тобой.
Не проливай, когда душою болен.
По лезвию меж бытом и судьбой
иду, непонимающе спокоен,
и кровью наливается закат,
и ложью я окрашиваю фразу…
Качели жизни матерно визжат.
Не проливай, их нужно только смазать.
Мы в доме на песке и из песка.
Как лампочка, любовь перегорела.
Я нажимаю на звонок соска,
прислушиваясь к запертому телу -
отстранись, улыбнись,
потерпи, продержись,
не спеши, не споткнись,
не пролей мою жизнь.
* * *
Холодные цветы исхода лета
по осени особенно нежны.
Химические сумерки на веках
да компас боли с левой стороны…
Неповторим под мягким слоем грима
последнего цветка спокойный лик.
…Осенний праздник пахнет жертвой, дымом,
а жертва пьет вино и ест шашлык,
и ждет с очаровательною ленью
финала и открыта всем ветрам…
Люблю я заржавевшие растенья,
люблю седые травы по утрам.
Так любят мысль свободные умы,
так любит перекрестки сила Тьмы,
так любят землю, где в пустой ночи
бессонно сердце Господа стучит.
ГАМЛЕТ - РЕПОРТЁРУ
(монолог в зале для фехтования)
Перед рукопожатьем,
надевши личину,
меж нательным распятьем
и местом причинным
на одну лишь минуту
я чую свободу,
острый холод дебюта,
дрожь первого хода.
Сводит мышцы и кишки…
Осклабившись хмуро
(у друзей свои фишки,
Офелия - дура),
первый делаю шаг.
Нет бы внешнему миру
о правилах вспомнить,
затупить бы рапиры
да кубки наполнить,
снять решетки, покровы…
Но с тронами рядом
все непрочно - и слово
становится ядом.
Значит, двигаться к цели,
дождавшись сигнала.
Не слепец я и мне ли
не ведать финала?
(Но сие - не для прессы.
Жаль, что коротки пьесы)
* * *
Мать моя, с заботой на челе,
с мерою в расчетах и часах,
женщине, рожавшей на земле,
не родить меня на небесах.
Вновь очнусь от жизни в пустоте,
там, где моль не ест, не точит ржа…
Тайну, что у куклы в животе,
не узнаешь с помощью ножа.
И непостижимы смысл и цель,
и бездонны, как последний стон -
март, что воплощается в апрель,
да надежда с четырех сторон.
* * *
К полудню растает.
А вечером, под сквозняками,
стекло зарастает морозными сорняками.
Ты вместе со мною,
на грани меж матом и шахом.
Мы кормим больное
Отечество собственным страхом.
Лишь небо над нами,
и звякают звезды, как льдинки.
Касаюсь губами
весеннего лона гвоздики.
Дрожит переулок,
и в лужу вмерзает нечетко
набухший окурок.
Весна холоднее, чем водка.
* * *
День похож на вопрос, и захочется лечь, заболев наповал.
Над холодной рекой сны деревьев и черные птицы.
Видишь - осень кружит Саломеею в танце семи покрывал?
Что продлится еще? Что уже никому не приснится?
Ночь - почти что ответ. Безымянным потоком волочат тела
к завершенью судеб. В этом опыте свет познается.
Разблокируй свой мозг и столкни свой стакан с плоской тверди стола.
Ты увидишь сама, что вино из него не прольется.
* * *
Входит грусть, жены вернее, и шуршит дождем в эфире.
Мир прохлады и покоя, капель, птиц…
Запись августа включили за стеной, в реальном мире
без искусственных пределов и границ.
Вижу, глаз не отрывая, как ползут по стенам титры
в паутине неувязок и длиннот,
вижу темный зал концертный, где идет скрипач к пюпитру
с темной картою созвездий вместо нот.
* * *
Ангел крест в небесах задевает крылом,
а внизу, где жарища и облако пыли, -
свист автобусов. Горы Святые, шалом!
Я повернут затылком к великой могиле.
Тут на плиты бросают цветы по пути,
и обрывки газет ветерок подметает.
Я повернут. Затылком. И надо идти.
Пусть насмешливый дух над толпою витает.
В этот знойный, зеленый полуденный час,
незаметно шагнув из своих измерений,
он присядет, свободный от тела, меж нас,
меж случайных прохожих, в случайное время.
АЗБУКА
Мяч у Пети. Портфель у Нины.
Тихо тая в небесном свете,
шла машина, шуршали шины.
Разбежались - но были! - дети.
Собирайте мир осторожно,
к слогу слог и предлог к предлогу.
Ведь из азбуки строить можно
текст, молчание и дорогу.
На лужайке щенки. А вы бы
сняли вечную книгу с полки.
"Ерш и щука - смешные рыбы,
а у елки иголки колки".
Все в ней нравственно, и несложно,
и неложно, мой брат похмельный.
Все из азбуки сделать можно:
душу, тело и крест нательный.
Кто стоит у креста в тумане?
Кем работает мама Димы?
Словно в Библии и в Коране,
все ответы необходимы.
Незаметно приходит зрелость -
и, возможно, придет с годами,
раз из азбуки можно сделать
Еву, Змия и сад с плодами.
Мальчик бегает в ней дворовый,
но недвижны, как изваянья,
керамические коровы
в рыжих сумерках покаянья.
В этой книге, подобной храму,
о Марии напоминая,
мама вечная моет раму,
и мила нам земля родная.
Все в порядке: обмылок мыла
обменяла на шило Мила,
труд - для папы, у мамы - дети,
Мила - с шилом, а мяч - у Пети.
* * *
1.В меняющийся март,
магически безличный,
сползают небеса
овсянкою больничной,
и бедная весна
то розовым, то сизым
клубится за окном
под согнутым карнизом.
Будильник не спешит,
однако и не медлит.
Он вяжет день, как шарф,
секунд считая петли.
Да, бедная весна
с обрывками тумана,
и мокрый снег, и свет
от имени Светлана.
Я все еще живу
и ощущаю счастье,
осознавая смысл
гвоздики или страсти.
2.
Меж твердым декабрем
и мартовской погодкой
Россия грела нас
любовью - или водкой.
Меж будней череды -
печали до упора,
идеи от Балды,
штаны от Пифагора.
И чувства, и долги
в пространствах музыкальных
при свете наших звезд
не очень-то реальны,
и всех равно влекут
священные проселки
в один и тот же миф…